Смерч от океана до залива

Георгий Мирский

Опубликовано в «Независимой газете» 27 апреля 2011 г.

То, что происходит в арабских странах, называют революцией. А вот что это за революция – мнения расходятся. Классовая, «оранжевая», революция Фэйсбука, исламистская, а может быть вообще не революция, а борьба кланов или мятежи, инспирированные извне, и т.д.

В марксистском понимании революция означает смену общественно-экономической системы. Применительно к бывшему колониальному миру это означало, что за национально-освободительной революцией должна была последовать еще не социалистическая, а буржуазно-демократическая революция. Под такое определение в какой-то мере могла подходить египетская революция 1952 г., равно как и перевороты офицеров–баасистов в Сирии и Ираке. Общественно-экономическая система в целом изменена не была, но господствовавшие прежде привилегированные социальные слои были действительно отстранены от власти. Однако буржуазно-демократической такую революцию вряд ли можно было назвать – ведь была установлена военно-бюрократическая диктатура, опиравшаяся на различные социальные силы. В том числе и на новую буржуазию. Гораздо глубже была «исламская революция» в Иране, которая на самом деле опрокинула прежнюю систему – лишь затем, чтобы в конечном счете создать клерикально-бюрократическую диктатуру. Во всех этих случаях капитализм не был заменен ни социализмом, ни каким-либо его «преддверием», ни «третьей моделью» (особой исламской системой).

Доминирующие позиции в экономике Египта (а именно об этой стране мы говорим в первую очередь, ведь это – «голова арабского мира») и при Насере, и при Садате, и при Мубараке занимала военная и гражданская бюрократия, все больше сраставшаяся с «новой буржуазией», которая зависит от государства и самостоятельной политической роли играть не смеет и не может. Это, как сказали бы марксисты, «господствующий классовый союз». Сегодня мы еще не знаем, какой режим возникнет в Египте после выборов, но очень высоки шансы того, что этот «классовый союз» свои экономические позиции сохранит. Просто не видно, кто бы мог его отодвинуть. Есть, правда, точка зрения, что по существу происходящее сейчас является революцией среднего класса, но никаких аргументов, кроме того, что представители этого класса были инициаторами «площади Тахрир», не предъявляется. А ведь быть в авангарде движения далеко еще не означает закрепиться в качестве ведущей силы того режима, который в результате успеха этого движения образуется. Вполне может получиться так, что новый режим окажется перелицованным старым, избавившимся от одиозных фигур, но сохранившим прежнюю социальную базу, и бал править будут генералы и пресловутые «жирные коты». Поэтому пока что говорить о классовой революции, тем более успешной, совершенно преждевременно.

Неубедительны попытки провести аналогию между египетскими событиями и «оранжевой революцией» на том основании, что и тут и там власти утратили контакт с населением, всем надоели и пали жертвой вырвавшегося наружу возмущения народа. Налицо совершенно различные ситуации: в Украине (да и в Грузии) наблюдался длительный и все более углублявшийся кризис режима персональной власти. На глазах у всех этот режим деградировал и терял остатки доверия, подвергался открытой и беспощадной критике, находился фактически в осаде и пал потом, истощенный длительной конфронтацией. Это первое отличие от Египта, где все произошло внезапно, в течение нескольких дней массы людей взбунтовались и вышли на площадь, пробка с треском вылетела из бутылки. Второе отличие: в Киеве и Тбилиси систематическая кампания против власти проводилась под руководством давно и хорошо известной, организованной и сплоченной оппозиции во главе с признанными лидерами; в Египте ничего похожего не было.

Революция Facebook? Невозможно отрицать колоссальную роль новых информационных технологий в арабских событиях. Сначала это были спутниковые каналы телевидения, в основном Аль-Джазира и Аль-Арабийя, затем – Интернет, и наконец – сотовые телефоны. Благодаря этому люди, во-первых, получали информацию, которую никаким иным образом они не могли бы иметь, поскольку все СМИ были «схвачены» авторитарно-полицейской властью; возможно, даже никто и не узнал бы о самосожжении несчастного парня в Тунисе. Новые технологии положили конец монополии власти на информацию. Во-вторых, появилась возможность сообщаться друг с другом, разрозненные оппозиционные кружки образовали целую сеть. И в-третьих, Интернет и мобильные телефоны дали возможность в решающий момент оповестить, мобилизовать и вывести на улицы массы людей. И тем не менее данный фактор был лишь благоприятным условием, неизмеримо ускорившим процесс перерастания оппозиционных настроений в революционное движение, но он не был и не мог быть причиной, основой этого движения.

Что касается борьбы кланов, то она безусловно имеет место в странах того типа развития, к которым относятся и Египет, и Сирия, и тем более Йемен. Кланы иногда прибегают и к насильственным действиям, имеют на содержании группы боевиков. Но трудно поверить в то, что клановые группировки могли привести в действие многотысячные массы, не говоря уже об отсутствии мотивации; широкомасштабные волнения всегда могут привести к хаосу с непредвиденными последствиями, и нет никакой гарантии, что в конечном счете выиграет тот или иной клан.

Совершенно неправдоподобной, наконец, выглядит версия «внешнего заговора» с давно набившими оскомину рассуждениями о руке Вашингтона, ЦРУ и пр. У Вашингтона не было более лояльного и полезного партнера, чем Мубарак, и только полные идиоты в госдепартаменте могли бы под него подкапываться и инспирировать деятельность египетской оппозиции. Ведь ее антиправительственная борьба могла (и еще может) привести к непредсказуемым последствиям вплоть до отхода Египта от давно устоявшегося курса на сотрудничество с Америкой по важнейшим направлениям, в первую очередь в борьбе с исламистским экстремизмом, особенно в сфере палестино-израильского противостояния.

Итак, все рассмотренные версии не дают ответа на вопрос о сути арабской революции. Что же тогда она собой представляет, каковы ее движущие силы?

Вообще вопрос о движущих силах революции всегда представлялся довольно туманным. В отличие от государственного переворота, который готовит и планирует некая организация, имеющая конкретную цель, революция возникает стихийно, спонтанно, иногда по совершенно непредсказуемому поводу, чуть ли не случайно (достаточно сравнить Февральскую революцию в России и Октябрьский переворот). Разумеется, в преддверии революции существуют социальные силы, объективно в ней заинтересованные (например, «третье сословие», т.е. буржуазия во Франции в 1789 г.) Революция реализует цели этих сил, не всегда даже полностью осознанные, но в самом ее ходе, ее развитии двигателем преобразований, наиболее активным участником революционных событий становятся иные элементы общества, часто имеющие совсем другую мотивацию.

В Египте, Тунисе, Ливии застрельщиками, авангардом революции выступили молодые представители непредпринимательской части среднего класса (professional classes), т.е. вчерашние студенты, учителя, врачи, адвокаты, клерки. «Люди Тахрира», «поколение модерн», молодая интеллигенция, борцы за свободу… Они действительно выражали настроения передовой, образованной части общества, которой до смерти надоел этот явно изживший себя, тусклый, застывший в склерозе режим лжи, коррупции, фальсификации выборов, произвола и полицейских расправ. Если бы надо было найти ключевые слова для описания мотивации этих людей, они могли бы быть такими: «Надоело! Не верим! Не боимся!»

Можно ли их назвать движущей силой революции? Вряд ли. Это авангард, тонкая прослойка, пусть и крайне активная и решительная. Их цель – свобода, освобождение от тисков «имитационной демократии», коллективной диктатуры бюрократической буржуазии, закамуфлированной под парламентскую систему. Конкретных позитивных проектов у них нет. Порыв – это есть, да, но программа, организация – все это отсутствует. А если копнуть глубже и посмотреть, какие социальные силы могли бы выиграть от свержения «египетского Брежнева»? По логике вещей – средний класс, предприниматели, не связанные с укорененной и разветвленной пирамидой власти, тот средний и мелкий бизнес, который страдал, видя, как наживаются «жирные коты», сросшиеся с бюрократической и военной верхушкой и получающие посредством системы «уаста» (эквивалент нашего слова «блат») выгодные контракты и привилегии. Конечно, революция в их интересах, но у них нет организации, политических партий, опыта, лидеров. А если говорить о широких массах, включая тех, кто живет на два доллара в день, то они, разумеется, могли бы выиграть, если бы к рулю правления пришли политики, сочетающие демократическую ориентацию с практическими знаниями и умением эффективно строить экономику современного типа, обуздать коррупцию, добиться и более справедливого распределения национального дохода и осуществления такой программы развития и модернизации, которая позволила бы резко уменьшить безработицу. Увы, найти таких лидеров будет трудно, и воспроизведение на арабской земле «южнокорейского чуда» представляется маловероятным.

Что же тогда? Опять вернемся к проблеме характера революции. Применимо ли здесь вообще это понятие? Может быть, речь идет лишь о волнениях и беспорядках, которые вскоре затихнут и останутся в памяти как события, приведшие к падению нескольких диктаторов, слишком засидевшихся в своих креслах, или же к смягчению репрессивных режимов, уцелевших после кратковременного шока?

На это можно ответить так: в масштабе одной отдельно взятой арабской страны говорить о революции, тем более успешной, победившей, было бы, пожалуй, преувеличением. Мы не знаем, каков будет финал. Возможно, как уже говорилось, что даже в Египте основы прежней системы сохранятся, а в Сирии, Бахрейне, Иордании, Алжире, а тем более в Марокко ныне правящие президенты и короли останутся у власти, проведя некие реформы, «выпустив пар из котла». В Ливии и Йемене так, скорее всего, не получится, но это два особых случая; что там в конечном счете получится – трудно даже гадать. Но при всем этом можно говорить об арабской революции – в единственном числе. Ведь достаточно увидеть на экране телевизора кадры, показывающие десятки тысяч людей, буквально бурлящих на уличных демонстрациях в сирийских городах, чтобы осознать: до чего же изменились времена! Разве можно было подобное представить себе всего несколько лет тому назад?

Пронесся смерч, прокатилась лавина «от океана до залива», как говорят арабы о своем ареале. После бурных событий, путчей и смены лидеров в первые годы после достижения независимости (50-е - 60-е годы прошлого столетия) наступила, казалось, эпоха застоя, когда десятки лет находились у власти одни и те же правители, державшие в полном подчинении безгласные и вроде бы смирившиеся со своей судьбой народы. Все выглядело так, что арабы способны лишь на антиколониальную освободительную борьбу или же на мятежи под зеленым знаменем ислама. Но вот оказалось, что все не так. Бессловесные обрели голос. Пусть даже не видно четких движущих сил, совершенно неясен конечный итог – все равно арабский мир уже не будет таким, как прежде. Какая-то пружина лопнула. Видно, все это накапливалось подспудно многие годы, и никто ничего не знал, не замечал, не предвидел – меньше всего сами правители, уверовавшие в свою непогрешимость, убежденные в том, что народ их обожает (а могло ли быть иначе – ведь каждое утро служба безопасности клала им на стол сводки, подтверждавшие народную любовь).

И вот что еще примечательно: отсутствие какой-либо определенной идеологической парадигмы. Наблюдатели с удивлением отмечали, что ни на площади Тахрир, ни на тунисских или бахрейнских площадях не было разделения на суннитов, шиитов, христиан, не звучали ни националистические, ни исламистские, ни социалистические лозунги, не проклинали Америку и не жгли израильские флаги. Люди были как бы выше всего этого – привычного, рутинного, конъюнктурного. В этом смысле арабскую революцию можно назвать трансидеологической и трансконфессиональной.

Но сохранится ли это? Здесь мы подходим к важнейшему вопросу – о роли ислама в арабской революции. Главное, что беспокоит сейчас западный мир и людей демократических убеждений в самих арабских странах – это возможность того, что революция будет «похищена» (здесь лучше подходит английское слово hijacked) исламистами – Братьями-мусульманами или хуже того – «Аль-Каидой».

Много лет тому назад палестинский политик левой ориентации Абд Раббо сказал мне, что главная причина неудачи марксизма в арабском мире состоит в том, что эта идеология не смогла пробиться сквозь панцирь ислама, и добавил, что никакие политические взгляды не смогут найти отклик среди арабского населения, если они не будут выражены языком ислама. Это бесспорно, но что значит «язык ислама»? Этим языком говорили и Насер, и Мубарак, и Саддам Хусейн, и Каддафи – беспощадные враги исламизма. Даже если бы сбылись мечты западных политиков, поддержавших арабских революционеров, о том, что начинается долгожданный прорыв к демократии, это была бы демократия «с исламским лицом». Это естественно, ведь ислам – это не только религия, но и основа целой цивилизации, а в мусульманском идеале также и образ жизни и образ мыслей. Похоже, что ислам сейчас является самой сильной религией в мире, если брать в качестве критерия степень приверженности людей к своей вере и ощущение солидарности с единоверцами. Но большая дистанция отделяет, например, теократическую власть «исламской революции» в Иране от «мягкого», достаточно демократического правления умеренных исламистов в Турции. В Малайзии власти тоже говорят с народом на языке ислама, но как же эта страна непохожа на Афганистан времен правления Талибана.

Однако все эти примеры – не из арабского мира. А в нем исламизм то и дело преодолевает или отодвигает в сторону «умеренный, цивилизованный» ислам. Не забудем, что именно арабами были и террористы «Аль-Каиды», взорвавшие нью-йоркские небоскребы 11 сентября 2001 г., и почти все добровольцы, нахлынувшие в Афганистан после 1979 г. и в Ирак после 2003 г. для борьбы соответственно с советскими и американскими войсками. Учтем также, что существуют такие свирепые и беспощадно фанатичные организации, как «Аль-Каида на Аравийском полуострове» и «Аль-Каида в исламском Магрибе» и что исламистские головорезы уничтожили десятки тысяч алжирцев во время внутренней войны в 1990-х гг.

Если египетские «Братья-мусульмане» сегодня всячески стараются доказать свою готовность действовать в соответствии с нормами демократического общества, то представители ячейки «Аль-Каиды», уже образованной в той части Ливии, которая контролируется повстанцами, категорически отвергают и «преступника Каддафи» и «дьявольский альянс», как они именуют органы власти в Бенгази. А если посмотреть на весь всколыхнувшийся регион в целом и представить себе, что в одних странах установится новый режим, а в других – нынешний, но реформированный, то общим будет одно: неизбежное разочарование пробудившихся и охваченных радостными надеждами масс. Ведь специалисты подсчитали, что в целом по региону необходимо в течение десяти лет создать 100 миллионов новых рабочих мест. Вот тут-то и появится «золотая возможность» для тех, кто выступит со старым, проверенным лозунгом:» Ислам- вот решение». На авансцену выйдут и авторы этого лозунга. Братья- мусульмане, и салафиты-джихадисты, включая сторонников «Аль-Каиды». Вряд ли дело дойдет до установления исламистских режимов, но «ползучая исламизация», прежде всего в сфере информации и народного образования, вполне возможна. А к чему это может привести – станет понятно, если ознакомиться с ситуацией в Пакистане, все глубже погружающемся в кровавую трясину сектантского мракобесия и всеобщего насилия.

Конечно, исламисты не могут решить насущных проблем арабского мира; даже если им на какое-то время удастся доминировать в тех или иных странах, их провал кажется вполне вероятным. И что дальше? Простор для самых различных версий. Ясно лишь одно: застой кончился, арабский мир пробудился, пришел в движение, а каков будет вектор этого движения, не может предсказать никто.